Чейзер [litres] - Вероника Мелан

Мягко зашуршала одежда; руки в перчатках сняли оружие с предохранителей. Черный автомобиль бесшумно остановился у разрушенной кирпичной стены.

Под утро в спальне похолодало — Лайза почувствовала, как замерзли высунутые из-под одеяла ступни. А когда на груди натянулась майка и стало прохладно плечам — проснулась.

В окно пробивался серый предрассветный свет — слишком мутный, чтобы осветить комнату, но вполне пригодный, чтобы вычертить абрис сидящей на постели мужской фигуры.

Майка оттянулась еще выше сначала над правой грудью — обхваченная пальцами ткань оказалась срезанной маленькими ножничками, — затем над левой.

— Эй, что ты делаешь?!

От Мака пахло лосьоном, сигаретным дымом, бренди и чем-то еще. Чем-то горько-сладким. Закончив манипуляции, тот отпустил футболку, и она легла на грудь, только теперь оба соска высунулись в проделанные дырочки.

— Эй, что ты творишь?

Удивление и раздражение тут же смели остатки сна.

В темноте усмехнулись, зашуршала одежда. Аллертон пересел в кресло у стены и отложил ножницы на тумбочку.

— Привет, принцесса. Как спалось?

— До твоего прихода отлично!

Над кроватью все еще кружил запах спиртного.

Он пьян?

Воздух холодил торчащую в проделанные прорези грудь; посмотрев на нее, Лайза почувствовала прилив праведного гнева.

— Зачем было вырезать дырки? Ты — извращенец!

Мужской голос прозвучал хрипло и мягко:

— Красиво, правда? Обычная спортивная майка на девушке, а ее соски выглядывают наружу. Очень красиво. Как мало ты понимаешь в красоте. Я так давно хотел на это посмотреть.

Повисла тишина.

Ее ноздри трепетали, пытаясь распознать сладковато-горький аромат. Затем понимание пришло само собой. Порох. Так пахнет порох.

— Ты пьян.

— Не особенно. Всего лишь пара стаканов бренди. Тебе нечего бояться.

Но она боялась. Боялась тем странным "нестрашным" страхом, который разгоняет кровь и вмешивает в нее толику возбуждения.

Изуродованная майка и сидящий у кровати в четыре (пять?) утра мужчина рисовали в сознании Лайзы психоделическую картину, обострившую до предела чувства и напрочь убившую адекватность происходящего.

Ночь. Ножницы. Хриплый голос. Ощущение абсолютной наготы, хотя она почти полностью одета. Теперь почти.

— Как работа?

Он снова усмехнулся.

— Хорошо. Все прошло хорошо.

Психоделика усилилась. Если бы она задала тот же вопрос диспетчеру или сантехнику, то ответ бы означал: "Да, все звонки отвечены, наряды отосланы на места поломок, их действия скоординированы" или "Все починено. Отходы из канализации больше не текут по жилым помещениям", но она спросила об этом убийцу. И ответ наверняка означал: "Да, все хорошо, все убиты. Спасибо, что спросила".

Тихий бредовый не поддающийся логике разговор.

— Накрой меня.

— Я еще не налюбовался.

Лайза сжала зубы и на секунду прикрыла веки.

— Ты не извращенец, ты — маньяк.

— Точно.

Он держал средний палец у краешка губ — теперь, когда глаза привыкли к полумраку, Лайза хорошо различала детали, — и смотрел прямо на ее грудь.

В тишине и ее сбивчивом дыхании прошла еще минута.

— Что такого особенного в выглядывающих сосках?

— Эстетическое удовольствие. Наслаждение. Ты одета, ничего видно не должно быть, но видно, и это возбуждает. Разрыв на ткани — разрыв в восприятии. Несовместимость. Жадность того, кто глазеет через замочную скважину.

— Ты ненормальный.

— А почему я должен быть нормальным? Нормальный — это тот, кто никогда не позволит себе перейти невидимую черту и не даст образу из сознания воплотиться на самом деле. Кому нужны эти рамки?

Лайза молчала. Чейзер пугал ее. Пьян или нет, а у этого мужика точно сдвиг по фазе. Непонятно только хорошо это или плохо. Возбуждает точно, но все-таки скорее плохо. Непонятно, непривычно, непредсказуемо. Что за ход логики в мозгах, каким будет следующий шаг? Неспособность вычислить и предположить что-то наперед обостряли ее чувства до предела.

— Вот ты, — продолжил он ленивые размышления, — разве не хотела бы посмотреть на меня в тренажерном зале? У меня здесь есть такой, и я им пользуюсь. Так вот, представь: я, держащий гантели или опускающий за голову гриф — все, казалось бы, как полагается: потный, сосредоточенный, занимающийся делом…. и абсолютно голый. Как тебе?

Она медленно выдохнула.

Как?

Да никак.

Должно быть…

Вот только сознание тут же воспроизвело болезненно яркую картину лежащего на скамье Аллертона, жмущего штангу, со свесившимся набок членом. Или его же, приседающего с грифом, а тот самый член, увиденный ей в душе, покачивается по направлению в пол. Длинный, толстенький, размякший, пока его хозяин занят разгоном крови в мышцах.

Черт.

Это сработало.

Теперь картинки мелькали с бешеной скоростью: Чейзер, сидящий на лавочке, и пенис, лежащий спереди на ней же; Чейзер, подтягивающийся на турнике и его красивый зарытый в кучеряшках орган, ездящий перед глазами вверх-вниз; проглядывающие под ягодицами яички, пока он тянет гантели к груди…

— Зачем ты мне об этом сказал?

Герой ее навязчивых идей рассмеялся.

— Работает. Ведь так?

— Да. Работает.

Пришлось снова сжать зубы.

— Вот и для меня это работает. Чтобы крыша съехала окончательно, хватает лишь взгляда на твои торчащие через дырки соски. Или мысли о твоих волосах, рассыпанных по моим ногам, пока твоя голова ходит вверх-вниз, а губки гладят его. Прямо с неспущенными штанами. Через ширинку.

Молчать. Ничего не говорить.

Кровь моментально сконцентрировалась в паху.

— Обязательно надо было приходить в спальню в пять утра и начинать все это? Как теперь… досыпать?

Аллертон, то ли не услышал вопрос, то ли не обратил на него внимания — вместо этого задал свой:

— Я вот, знаешь, о чем думаю? Через два-три дня ты сможешь двигаться, и захочешь уйти. — Лайза не просто притихла — задержала дыхание, ожидая продолжения; сердце, почувствовав скрытую угрозу, забилось гулко и неровно. — А я этого не хочу.

Как когда-то вернулся страх — на этот раз настоящий.

— Но ты ведь меня отпустишь?

Предрассветные сумерки вновь погрузились в непродолжительную тишину.

— Отпущу. Но до этого сделаю все, чтобы ты сама не захотела уходить.

Прежде чем покинуть комнату, он наклонился сначала над одним, затем над другим соском, подержал их во рту, поцеловал, слегка прикусил и лишь после этого прикрыл за собой дверь.

Весь следующий день Лайза, которая так и не смогла сомкнуть глаз после утреннего визита, с подозрением косилась на Чейзера — не выкинет ли тот чего-нибудь еще? И вообще, адекватен ли он? Какой человек в здравом рассудке будет приходить в чужую спальню и творить подобные непотребства? На этот счет ее терзали смутные сомнения.